Моя война длилась 8 лет. Александр Тарасович Скирдин рассказал о службе в Красной армииНовость

В 1943 году, когда Красная Армия второй раз отступала, нас, подростков, эвакуировали. Под Старым Осколом я заболел сыпным тифом и меня забрали в тифозный госпиталь в Курск. После выздоровления меня отправили не дальше в тыл, а в воинскую стрелковую часть, располагавшуюся под Обоянью. Номер части я не запомнил, так как никому из нас, зелёных пацанов, красноармейских книжек тогда не выдали. Так я выучился на минометчика.

Вскоре начались бои, немцы наступали, мы оборонялись. Танки противника прорвались, уничтожили наши орудия. Остатки воинской части передали в 90-ю Гвардейскую стрелковую дивизию. Там меня назначили артиллеристом 76-миллиметровых пушек. Я, 17-летний, в полку был самым молодым, и меня стали подряжать посыльным в штаб полка, а один раз – в штаб дивизии. Это было пострашнее и опаснее, чем сидеть в своём окопе. Немецкая разведка прицельно охотилась за такими одиночками. А в чистом поле это лёгкая добыча фашистского истребителя. Но Бог миловал…

Мы с боями шли по родной земле, и сердце сжималось при названиях населённых пунктов: Богодухов, Борисовка, Грайворон, Томаровка. Довелось мне сражаться и на том поле под Полтавой, где Пётр I воевал со шведами. Потом нас под покровом ночи переправили на Прибалтийский фронт, половское и витебское направления. Там мы переформировались, едва успели получить новые пушки, и начались бои.

На краю одного села, со стороны огородов, мы заняли позиции. Постелили на землю палатку и впятером (весь расчёт) на неё легли и ею же укрылись. Снится мне сон: на нас сверху навалился огромный немец и давит, а моя голова попала ему в сгиб руки (я лежал с краю), и было чем дышать, поэтому я смог освободиться, выбраться из‑под неё.

«Бери ведро, иди через поле к лесу, там найдёшь нашу кухню. Иди быстрее, а то скоро рассветет, а днём не ходят», — разбудил меня командир орудия.

Я пошёл через поле, лес передо мною стоял тёмной стеной, вокруг глухая тишина, нигде ни звука. Вступил под кроны деревьев, смотрю – полевая кухня, но не наша. Кухня – это ящик, погружённый на двуколку, на котором сидели повар и ездовой. Пропустил их. И всё! Никого нет… Стал я бегать вправо, влево, взад, вперёд! Пусто! Вдруг слышу: лошадь похрапывает. Подъехала поближе кухня, снова не наша! Я спрашиваю, где, мол, кухня 76-й батареи. Те и направили. Нашёл своих поваров, когда уже совсем светло было. Наложили они каши, дали хлеба и говорят: «Как же ты дойдёшь, видно‑то как вокруг!». Дошёл я до своего расположения и не поверил своим глазам: две пушки разбиты, у моей колесо оторвано, а два товарища убиты… Так мы остались втроём из расчёта, а из четырёх пушек одна. А тем же вечером, когда мы стояли вместе с пехотой, нас накрыло прямым попаданием: товарища насмерть убило, мне перебило позвоночник, в живых остался один солдат. Больше мне не довелось с ним свидеться, не знаю, дожил ли он до конца войны или нет.

И потянулась вереница госпиталей. Весь 1944 год прошёл на койках и носилках. Осколок застрял за позвоночником, выбив вбок два позвонка и завязнув в них. Но эти тонкости я узнал лишь в 1987 году в Московском военном госпитале, где мне сделали сложнейшую операцию, разрезав почти пополам, и извлекли кусок металла размером 1,5 на 2,5 сантиметра. Оперировавший меня профессор сказал тогда, что это редчайший в медицинской практике случай. А в 1944 году меня долго не слушались ноги, потом не хотел заживать огромный свищ. Но ближе к новому 1945 году меня признали годным. Так я попал в Венгрию, в учебный дивизион запасного полка, потом в Чехословакию. Её наши войска уже освободили, война закончилась, части начали расформировывать и мы пешим ходом пришли в Одессу.

Я попал в Одесское ордена Ленина артиллерийское училище, в автотракторный взвод и стал механиком-водителем артиллерийского тягла. Техника в моих руках никогда не давала сбоя, я быстро стал пользоваться авторитетом у командования. Обо мне напечатали в 1947 году статью в одесской газете «Защитник Родины», заносили меня и на Доску Почёта. Служить там было трудно, потому что послевоенная Одесса – сплошные банды. Нас часто посылали в ночные гарнизонные наряды для борьбы с бандитизмом. Там я служил до 1950 года. Меня просили остаться, предлагали разные варианты, но мне так хотелось домой, увидеть маму и родную хату, что никакие посулы меня не интересовали.

Так закончилась моя война, и длилась она восемь лет.

Александр Скирдин